Представить сейчас стихи, писанные по канонам ломоносовской реформы, - неблагодарная задача. С уходом из культуры цензурного комитета изменилась и самоцензура тех, кто порождает поэтические тексты, и вряд ли пишущая рать когда-нибудь согласно замаршет и затопочет. Поэтический пекционизм сгинул безвозвратно. И в тексты, иногда становящиеся стихами, властно вливается обычная речь, но не как калька жеского говорения и не какой-то там спазматический канал самокоммуникаций, пробивающий шлюзы молодого одиночества, семейного травматизма, розыска идентичностей и пр., а особенная безвозрастная речь, затапливающая паводком сам язык, так как чувственное, осязаемое, плотское и мертвое остались мерцать изнутри самосознания тому, кто просто "начал говорить", вышелушивая самого себя в мусоре поденного, совсем не надеясь быть услышанным.